Диалог 6: Аня Вернике и Жанна Савицкая

— Аня, здравствуйте! Я очень рада встрече с Вами!
— Спасибо большое за приглашение! Я очень рада быть здесь! Надеюсь, что у наших слушателей после интервью появятся новые идеи и вдохновение. Если у вас есть, что спросить, вы можете написать мне. Я буду рада с вами связаться!
— Прекрасно! Спасибо большое! Аня, Вы работаете в Базеле. В этом городе реализуется много проектов, связанных с современным искусством. Насколько активна или консервативна публика в этом городе, и какой фидбэк обычно получают там концерты современной музыки и современные театральные постановки? 
— В Базеле существует довольно продолжительная традиция современной музыки и современного искусства. Одним из ключевых деятелей этого города был дирижёр Пауль Захер. Он также был связан с финансированием новых институций. Благодаря Паулю Захеру появилась Schola Cantorum Basiliensis, где изучают старинную музыку, а также камерный оркестр, который всегда работал с новой и старинной музыкой. Он также основал фонд Пауля Захера, который сейчас является самым большим архивом современной музыки в мире. В нём, кстати, хранится полное собрание сочинений Стравинского.
Также в Базеле много молодежи с высшим образованием, учащихся музыкальных университетов, где проводится хорошая работа в сфере музыкального образования. Многие студенты остаются здесь. Кроме того, здесь есть музеи, которые всегда активны в сфере современной музыки. У нас есть самая большая ярмарка искусств Art Basel и множество небольших пространств, которые являются основными точками современной музыки. Одно из них носит название Gare du Nord.
Когда я только приехала в Базель, я проходила стажировку в Gare du Nord. Это концертное заведение, где проходит около трёх концертов в неделю, и звучит много современной музыки. Там выступает множество ансамблей из Швейцарии, в том числе из Базеля, а также зарубежные коллективы. Так что в нашем городе, действительно, очень сильная современная сцена. 
Но Вы спрашивали меня о публике. Я думаю, что публика в Базеле очень особенная. Жители города очень открыты к современной музыке. И мы в этом убедились во время нашего фестиваля. Раньше жителям Базеля было социально важно ходить, например, на концерты Пауля Захера, который был очень важной фигурой в городе. Я думаю, что эта открытость и интерес к современной музыкальной сцене заложены в ДНК современных местных жителей. 
Итак, я представляю фестиваль «ZeitRäume Basel», афишу которого Вы видите за моей спиной. Его концепция заключается в том, чтобы делать концерты в пространствах, где редко могли бы происходить подобные события. Однажды мы делали студенческий проект в туннеле под Рейном. Он обычно закрыт для публики, но городская администрация пошла нам на встречу и дала студентам возможность реализовать этот проект. 
Когда мы что-то делаем в публичных пространствах, мы всегда получаем большую поддержку. И мы каждый раз поражаемся тому, что люди настолько открыты и так заинтересованы в наших проектах.

— Это, действительно, очень интересно! Давайте тогда сразу поговорим о Биеннале новой музыки и архитектуры («ZeitRäume Basel»), руководителем которого Вы являетесь. Музыка и архитектура часто оказываются в одной словесной связке, и их часто сопоставляют друг с другом. Идеей же Вашего биеннале является некий синкретизм этих двух искусств. К такому выводу я пришла, прочитав программу биеннале и услышав Ваш ответ. В программе 2021 года я обнаружила какие-то удивительные вещи: например, «кинетические звуковые объекты», интерактивную звуковую инсталляцию с воспоминаниями жителей, «диалектическое взаимодействие человека и машины». Всё это звучит очень интересно, но пока не побываешь на биеннале, невозможно понять, что вообще там будет происходить. Не могли бы Вы рассказать нашим слушателям о том, что ожидает посетителей в этом году?
— Основной вопрос фестиваля, благодаря которому мы хотим открыть новую перспективу, заключается в том, как музыка и пространство связаны между собой: как пространство влияет на музыкальный опыт и какое отношение музыка и звук имеют к пространственному опыту в архитектуре. Это то, что происходит в жизни. Несмотря на ковид и рост числа заболевших, у нас пока всё получается. И мы этому очень рады. Мы надеемся, что сможем провести этот фестиваль так, как запланировали. Хотелось бы, чтобы люди погрузились в этот опыт. Это, действительно, то, что невозможно транслировать через Интернет или с помощью других СМИ. Это можно испытать только оффлайн, потому что мы фокусируемся на телесном и пространственном опыте.
Мы всегда ищем новые перспективы и новые художественные идеи, и сами удивляемся тому, как художники интерпретируют наши темы. В этом году во время составления программы мы поняли, что есть много художников, которые фокусируются на идее трансформации города. Базель — это место, которое было и до сих пор является точкой химической индустрии. Но химическая индустрия очень сильно изменилась за последнее время, поэтому в городе остались огромные пространства старинных заводов. У нас есть пара проектов там.
Сейчас в Базеле есть довольно обширные зоны, которые подлежат трансформации. Это три или четыре участка, где в будущем будут построены новые здания. 
Если Вы посмотрите на карту, Вы увидите, что с двух сторон Базель граничит с Францией и Германией и открывается в сторону страны, где есть горы. Получается, что город, окружённый границами и горами, не может расширяться. Поэтому местные архитекторы предлагают его сделать более плотным и тяжеловесным, используя заброшенные заводские пространства. Это большая тема в Базеле. И нам тоже интересно вникать в этот дискурс и размышлять о, возможно, утопических идеях, которые могут быть развиты из этого дискурса: идеях, связанных с тем, как мы можем использовать эти пространства. 
Наш проект, который связан с этой идеей, называется «Урбанистические морфологии». В нём участвует берлинский ансамбль Mosaik и композитор из Цюриха Катарина Розенбергер (Katharina Rosenberger). Может быть, у Вас с ней тоже запланирован разговор. Она является куратором фестиваля «Sonic matter», который проходит в Цюрихе. Однажды, она с нами связалась и предложила проект о трансформации города. Изначально речь шла о Берлине и Лос-Анджелесе. Позже мы добавили Базель. Видео для этого проекта делает Бетина Кунтцш (Betina Kuntzsch). В этом проекте воплотились размышления о будущем, прошлом и настоящем городской трансформации. Сам он будет проходить в постиндустриальном пространстве, о котором я уже говорила, среди старых заводских зданий. Это один из примеров того, как социально-политические вопросы влияют на фестиваль. Наш проект подготовлен для более-менее концертной обстановки. В нём будет живая музыка, видеопроекции, сценографические элементы, а публика, которая в нём будет участвовать, сможет свободно перемещаться по пространству и изучать его. 
Также у нас есть проект, который называется «Звук Бирсфельдена» («Der klang von Birsfelden»). Бирсфельден — это небольшой населённый пункт, который не принадлежит Базелю, но находится недалеко от него. Это ещё одна изюминка города. Дело в том, что сам Базель очень маленький, но вокруг него есть небольшие агломерации, и разница между городом и агломерациями не особо чувствуется. Бирсфельден находится ближе к югу Базеля и как и Базель расположен на Рейне. Это пространство тоже будет сильно меняться в ближайшие годы. 
В Бирсфельдене мы делали проект-интервью. Наша коллега Хана Изабелла Коленбергер (Hanan Isabella Kohlenberger) поговорила с двадцатью людьми о звуках этой агломерации: о том, как меняются звук и пространство, какие точки в пространстве нравятся местным жителям, какие звуки им бы хотелось слышать в будущем вокруг себя. С этими интервью композитор и звуковой художник Кэти ван Экк (Cathy van Eck) сделает инсталляцию, которая будет доступна во время фестиваля. Она всегда будет находиться в публичном пространстве. Это будет интерактивная инсталляция с сенсорами. Звук в ней будет меняться в зависимости от того, насколько близко или далеко находится человек от самого предмета. 
Оба проекта, которые я описала, показывают как мы включаемся в дискурс архитектуры и урбанистики и как мы пытаемся вовлечь в это местных жителей. Наши проекты развиваются из очень локальных историй, историй местных жителей. Так, в проекте Кэти всё очень зависело от того, что люди говорили на интервью. 

— Я правильно понимаю, что слушатель в таких проектах не просто попадает в звуковое пространство, а получает возможность контролировать это пространство и своё восприятие? 
— Да. Так и есть. Мы очень надеемся, что это произойдёт и не один раз. Хочется, чтобы люди спонтанно приходили на наши проекты, ведь многие из них мы проводим в публичных пространствах. 
В этом году у нас состоится проект, который называется «Zoomer». В нём примут участие несколько хоров. И он правда прекрасный! Все приглашённые коллективы абсолютно открыты для современной музыки. На этот проект можно будет случайно набрести и неожиданно для себя познакомиться с новым городом, не похожим на тот, который мы видим в обычной жизни. Таким образом мы стараемся трансформировать ощущение от привычных пространств в другой эстетический опыт, и, может быть, изнутри трансформировать опыт человека. 
На центральном мосту Базеля у нас есть фестивальный павильон «Mittlere Brücke». В нём находятся инсталляции, которые ранее использовались в кибернетических проектах. Во время фестиваля в этом павильоне также можно будет посмотреть и выступления. Он станет своего рода местом обмена. Павильон откроется немного раньше, уже 3 сентября, и будет работать до конца фестиваля. Он станет нашей основной базой, а остальная часть проекта будет децентрализована. Это будет место, где люди смогут познакомиться с фестивалем и его программой.
Также у нас есть проект с ансамблем «Les trombones de Bâle», в котором восемь тромбонистов будут исполнять сочинение Вани Алоэ (Wanja Aloé) в пяти различных точках. Вани Алоэ удивил нас своей интерпретацией темы фестиваля. Свой проект он решил сделать в местах, которые не очень красивы — мы же обычно ищем локации, которые могли бы быть сложными с архитектурной точки зрения. Вани предложил такие места, как фитнес-центр, гостевая станция, семейный сад, вроде маленькой дачи. Посреди Базеля нередко можно встретить такие небольшие участки. Я знаю, что в России дачи чаще находятся в сельской местности. Здесь же у людей есть маленькие сады в самом центре города. Это обычно очень уединенные места. Там мы и будем делать концерты. Также у нас будет событие торговом центре. Для всех этих мест композитор создал отдельные семплы, в которых содержатся звуковые комментарии. 
— Я знаю, что на биеннале в 2019 году был реализован похожий проект «Überläufer» («Перебежчик»). Могли бы Вы рассказать о нём и прокомментировать его концепцию? Похож ли этот проект на тот, о котором Вы рассказывали? 
— Он вырос из исследовательского проекта, в котором я участвовала: я также работаю в исследовательском центре Высшей школы музыки в Базеле. Это был проект с социологами и музыкальными педагогами о музыке и миграции. В нём шла речь о студентах. Дело в том, что в Базеле живёт много иностранных музыкантов и студентов музыкальных ВУЗов. И нам стало интересно, как они участвуют в городской жизни и каковы их истории миграции: откуда они приезжают, куда они отправляются после учёбы, возвращаются ли они в свои страны. В итоге мы обнаружили, что этот проект не должен ограничиваться лишь разговорами о миграции. Поэтому в нём идёт речь, скорее, о мобильности музыкантов, ведь современная академическая сцена интернациональна, а сами музыканты образуют очень мобильное сообщество. 

В рамках этого проекта мы пообщались с несколькими студентами. Они дали свои художественные комментарии и поделились с нами своим видением темы с позиции музыкантов. Музыкальным руководителем этого проекта был Ханнес Зайтль (Hannes Seidl) — композитор из Франкфурта-на-Майне. Также в проекте участвовали студенты-сценографы Университета искусств и дизайна (Hochschule für Gestaltung und Kunst FHNW). Эти ребята работали придумали концепцию сверхгибкой комнаты, в которой происходило много всего. Это было открытое пространство с движущимися элементами, и перемещаясь по нему, можно было столкнуться с разным опытом. В некоторых точках внезапно могла появиться или исчезнуть стена. В центре находилась отдельная комната, куда не разрешалось входить всем подряд. В разных местах комнаты звучала музыка. Также а ней было одно место, куда зрителей приглашали рассказать о своем происхождении. 
Это был действительно очень хороший проект (Zeiträume)! С одной стороны, у него был исследовательский фон, а с другой, — перформативное пространство и очень красивая сценография. То, что сделали студенты-сценографы, было потрясающе! Это был, действительно, огромный проект, и, должна сказать, очень хороший. Но для нас это был не первый такой опыт. Похожую коллаборацию мы делали в 2015 году во время первого биеннале. Речь идёт о проекте в тоннеле. Я о нём уже говорила. Надеюсь, мы продолжим делать такие проекты, потому что люди к ним очень открыты и у нас есть позитивный опыт сотрудничества. 
Вы также спросили, чем отличается этот проект от проекта нынешнего года. Я даже не знаю, как Вам ответить. У нас был другой подход к тематике фестиваля и особенный бэкграунд исследовательской работы. Возможно, в этом разница. В этом году мы поднимаем вопросы урбанизации, изменения города, поэтому и сам фестиваль носит название «Трансформация» («Die Verwandlung»). В нём мы также ссылаемся на текущие перемены в период пандемии, на переживание внезапных перемен, которые могут произойти.
В 2019 году фестиваль назывался «Общее пространство» («Сommon space»/«Shared space»). Он был больше связан с социальным аспектом, с миграцией, с тем, как мы делим между собой пространство, как мы живём вместе и как мы справляемся с нашими различиями, которые связаны с нашим происхождением и историей.
— Как я понимаю, современное искусство стремится выйти за свои рамки и взаимодействовать с другими областями. Но есть мнение, что в стремлении уйти от привычной сценической обстановки выражается страх отсутствия интереса к выступлению как таковому. Как Вы думаете, так ли это? Нужны ли для музыки, которая пишется сейчас, новые способы восприятия?
Я думаю, что существуют разные аспекты, связанные с этим вопросом. Стремление к трансдисциплинарности есть не только в музыке, но и в других видах искусства. Это очень заметная тема, и её очень важно исследовать. Музыкальный мир тоже должен принимать участие в этом трансдисциплинарном движении, и это так и происходит. Эта тенденция очень широко распространена. И во время организации фестиваля при работе с современными художниками этого практически не избежать. У этой тенденции есть хороший потенциал. И, мне кажется, уже неуместно говорить о страхе перед обычной концертной ситуацией и о том, что трансдисциплинарность позволяет достучаться до аудитории и по-новому привлечь публику. 
По моему мнению, отказ от трансдисциплинарности — это один из способов представления и восприятия музыки. И о нём не стоит забывать, потому что он по-своему прекрасен. Умение концентрироваться на музыке, включение в концертный ритуал, о котором Вы говорите, — всё это развивалось в XIX веке и было связано с идеей автономности музыки. Эта идея подразумевает отсутствие мыслей о теле и обо всём остальном и сосредоточенность на  музыкальном опыте. И эта сконцентрированная форма слушания присутствует с нами даже тогда, когда мы слушаем музыку в наушниках. Об этом тоже не стоит забывать. К тому же, ещё существует музыка, которую нужно слушать только таким образом. На нашем фестивале, кстати, будет один симфонический концерт, где прозвучат пространственные произведения. На этом концерте можно будет просто закрыть глаза, забыть о своём теле и погрузиться в мир звуков. Музыка не будет звучать лишь со сцены, она будет охватывать всё пространство.
— Я думаю, очень важно, чтобы сохранялся консервативный способ восприятия музыки и появлялись новые способы воплощения идей, благодаря которым зритель сможет по-новому ощутить себя в пространстве. Наверное, каждый для себя найдёт что-то новое, если эти способы будут существовать параллельно.
В этом году в рамках биеннале пройдёт постановка оперы «Поппея» Майкла Хёрша (Michael Hersch) и Стефани Флейшман (Stephanie Fleischmann). С чем, на Ваш взгляд, связано такое обращение к давно известному сюжету, и почему это может быть интересно современному зрителю?
— Музыка Майкла Хёрша и его трактовка позволяют связать эту историю с тем, что происходит сейчас. В его постановке это не делается напрямую, но мы можем это представить у себя в голове. Нерон относится к типу людей, которые злоупотребляют своей властью. И такие люди, к сожалению, встречаются в нашем мире. 
От того, как композитор интерпретирует этот сюжет музыкально, просто мурашки по коже. Музыка Майкла Хёрша очень насыщенная, и её эмоциональному воздействию, действительно, сложно не поддаться. Поэтому нам стало интересно, как он сочиняет и как он обращается с инструментами.
Эту постановку поддержал Бернхард Гюнтер (Bernhard Günther) — мой коллега, который тоже руководит этим фестивалем. Он также пригласил Майкла Хёрша на свой фестиваль «Wien Modern Festival». Ещё три показа оперы состоятся в ноябре этого года. Гунтен говорит, что «Поппея» Хёрша — это шедевр. И я очень жду возможности услышать оперу целиком. Репетиции ещё продолжаются, и мы слышали только небольшие фрагменты. И от этой музыки, действительно, мурашки по коже. Это будет очень насыщенный опыт.
— Какова будет роль архитектуры в этой постановке?
— Это был для нас эксперимент. Сценографию для нас сделали Генрик Тэйвс (Heinrich Toews) и Йоханнес Пьерцованес (Ioannis Piertzovanis) — молодые архитекторы из Базеля. Они работали вместе с режиссёром и размышляли над тем, как насилие, которого так много в сюжете, можно воплотить на сцене. В итоге они придумали занавес, который был сделан из пластиковых бутылок. В начале оперы перед публикой будет висеть этот занавес, и через него будет невозможно полноценно смотреть спектакль. Под конец оперы перед зрителями останется большая мусорная яма. Всё это связано с нашим отношением к окружающей среде и к тому, как мы относимся к материалам и ресурсам, которые нам даны. Благодаря этой идее они и придумали занавес из материала, который может стать предметом большой дискуссии. Дискуссии о том, почему мы используем эти пластиковые бутылки.

— Я надеюсь, что в этом году биеннале пройдёт успешно и вы минуете все трудности, которые могут возникнуть. И надеюсь, что его появление в дальнейшем будет неоднократным. 
Я знаю, что в Университете прикладных наук в западной и северной Швейцарии есть курс кураторства художественных проектов, и Вы являетесь одним из его педагогов. В этом году Ваши студенты также участвовали в организации биеннале... 
— Да, эта программа у нас появилась только в этом году, и мы набрали курс из десяти человек. Это в основном музыканты. Среди них есть два композитора и исполнители. Также у нас есть два человека из сферы менеджмента и кураторства. Это очень разноплановая группа, что очень хорошо для дискуссий. 
В нашем университете есть три образовательных блока, которые проходят в январе, в марте и в мае. Их ведут разные лекторы. Также мы говорили о проектах нашего фестиваля. И сейчас они очень связаны с этим проектом. Кто-то из них читает вводные лекции, кто-то пишет тексты для фестивального журнала… Также они придумали программу в фестивальном павильоне и разные побочные программы. Так что у них было много возможностей погрузиться в организацию биеннале.
— Скажите, какими компетенциями должен обладать куратор, чтобы успешно реализовать проект, и какие задачи обычно перед ним ставятся?
— Куратору нужно уметь адаптироваться к разным возможностям. С одной стороны, нам приходится сталкиваться с прагматическими вопросами. С другой стороны, мы имеем дело с художественными идеями. Поэтому нам необходимо уметь примерять эти два момента. 
У нас довольно маленькая команда в фестивальном офисе. Но мы делаем абсолютно всё. Вчера, например, мой коллега чистил кофе-машину, а завтра мы поговорим о том, что будем делать на конференции. Может быть, я говорю слишком открыто, но на мой взгляд, если хочется курировать какой-то проект, нужно полноценно включаться в процесс. Курируя такой большой фестиваль, конечно, нужно решать огромное количество вопросов, связанных с администрированием, с контрактами, с техническими моментами. Также приходится выбирать, с какими художниками сотрудничать. Конечно, общение с художниками — это очень приятная часть. Но этот процесс требует большой дипломатии: нужно быть очень открытым к чужим замыслам. Самое ужасное, когда кураторы навязывают свои идеи, и художники чувствуют себя при этом не очень уверенно. Но это мой опыт. Кураторская работа бывает очень разной. 
Мы также взаимодействуем с партнёрскими институциями, работаем с множеством пространств. Что мне нравится в этом кураторском дискурсе, так это идея, которая восходит к позиции Беатрис фон Бисмарк (Beatrice von Bismarck) (это исследователь и очень видная фигура в сфере кураторства). Она говорила о том, как важно делать искусство достоянием общественности. И это связано со многими моментами: как установить контакт с публикой (ведь в большинстве случаев мы делаем проекты именно для неё), как установить контакт с художниками, с командой, с департаментами, которые тоже необходимо вовлекать в этот процесс. 
У кураторов есть множество задач: кто-то пишет больше тексты, кто-то больше вовлечён в работу с публикой, кто-то задействован в образовательной программе, кто-то — в работе с художниками над концепцией. В этой сфере есть много разных возможностей. И со временем мне становится всё яснее, что включает в себя кураторская работа. И это также является частью моего исследования в университете. Вся та работа, которую мы проделываем, нигде не зафиксирована в письменном виде. Многое в нашей сфере происходит неявным образом. Поэтому мне интересно, какие методы на самом деле используются при создании проектов, фестивалей или в продвижении музыкальных событий.
— Хотелось бы вернуться к разговору о Вашей исследовательской деятельности. Центр, в котором Вы работаете, декларирует, что он нацелен на практические результаты. Так, например, в одном из его проектов с помощью методов биоинженерии был воссоздан инструмент серпентино. В наши дни о нём знают немногие, но, тем не менее, для него есть музыкальные произведения. В данном случае биоинженерия определённым образом соединилась с музыкой. Но какими ещё способами может реализоваться сотрудничество с такими далёкими, на первый взгляд, науками? Для чего оно бывает нужно?
— Для нас удивительно, что подобные коллаборации возможны. Я думаю, это связано с политикой финансирования исследований в Швейцарии, потому что у вас есть университетское исследование, которое очень много работает с текстами, так сказать, не очень практично - в основном теоретически. А ещё есть прикладные университеты. На самом деле, они должны подключаться к малому бизнесу. Так, например, наш исследовательский отдел участвует во многих проектах, в которых должны выпускаться реальные продукты: например, инструменты или приложения. И когда вы идёте на эти малые предприятия, например, как для этого человека, который... У меня сейчас нет имени. Но в проекте серпентино есть один человек, который строит эти серпентино. И когда вы входите в контакт с ним, и вы его слушаете. Хоть я не так сильно вовлечена в этот проект, и знаю это только от своих коллег. Тогда вы понимаете, с какими проблемами он имеет дело. 
В проекте с серпентино для нас было важно решить вопрос с материалом. Этот инструмент изготавливается из дерева и кожи. Но это очень недолговечные материалы: с влагой, которая при игре попадает внутрь, в инструменте начинают развиваться бактерии и грибок. Поэтому у кураторов была задача сделать так, чтобы эти материалы не были так чувствительны. Они связались с институтом, который проводит исследования материалов. И его сотрудники оказались сильно вовлечены в этот процесс. Их вклад заключался в том, чтобы подготовить такой материал, который прослужил бы дольше.
Я думаю, что эта связь между исследованиями материалов и музыкальными инструментами появились благодаря финансовой структуре. Мы с коллегами были удивлены тому, насколько это замечательный способ работать вместе и поддерживать друг друга. Для нас в такие моменты открываются другие миры. 
— На мой взгляд, Базель — очень мультидисциплинарный город. В этом месте проходит множество проектов, где музыка взаимодействует с разными областями искусства и не только. Мне кажется, Вам эта мультидисциплинарность очень близка. И в связи с этим я хотела бы расспросить Вас о работе с драматургией. Какое место в Вашей жизни занимает этот вид деятельности?
— Проекты, в которых я участвовала как драматург, всегда были связаны c Gare du Nord и с его художественным руководителем Дезире Мейзер (Désirée Meiser), которая также работает как режиссёр. Как только я приехала в Базель, я начала работать в Gare du Nord в качестве ассистента режиссёра и позже — как драматург. Режиссёр всегда генерировала различные идеи, и мы проводили много времени вместе, обсуждая их. Её технику работы я бы назвала методом коллажа. Первый проект, который мы сделали вместе, представлял собой комбинацию двух опер. Это были «Орфей» Монтеверди и «Лживый свет моих очей» Шаррино. Но у нас просто не было возможности поставить оба сочинения целиком: это было бы слишком долго. Поэтому наша идея заключалась в том, чтобы сфокусироваться на отдельных сценах и сюжетных линиях и каким-то образом объединить музыку этих опер. В итоге мы придумали момент, в котором два мира наслаиваются друг на друга: в сцену «Орфей проходит сквозь ад» мы включили звуки литавр из пьесы Шаррино. После того, как сформировалась эта идея, мы выстраивали сцены.
Для проекта, который пройдёт у нас в октябре, «Senza Ora», «ингредиенты» более разнообразны. В нём будут участвовать разные композиторы со своими новыми сочинениями. Также мы включили в него несколько пьес Бруно Мадерны. Жизнь этого композитора и вдохновила нас на создание этого проекта. Существует абсолютно удивительная переписка между Бруно Мадерной и его приёмной матерью. В письмах, которыми они обменивались всю жизнь, можно проследить творческий путь композитора. В ученические годы его называли маленьким Бахом. Также в его жизни была политическая борьба, в том числе, и с Луиджи Ноно. Умер он в разгар своей карьеры. Смешиваясь с философскими и духовным вопросам, все эти аспекты его жизни есть в этих письмах.
В этом проекте мы задалась довольно глобальным вопросом: куда уходит музыка, которая пишется, издаётся и исполняется на сцене? Для того, чтобы найти ответ, мы взяли интервью примерно у сорока композиторов. Скоро у нас выйдет небольшая публикация, куда войдут их рассуждения на предложенную тему и о том, как и почему они сочиняют, как они работают.
В следующем сезоне Gare du Nord будет двадцать лет. И эти проекты в данном контексте дадут возможность задуматься об истории Gare du Nord, а также о роли композитора в обществе в целом. 
У нас, как правило, нет большого количества письменной работы. Мы больше дискутируем и ищем лучший путь. Конечно, мы занимаемся и текстами, но они обычно появляются в середине или в конце работы. Наша работа связана с прохождением определённого пути вместе. И я, скорее, — человек, дающий фидбэк для Дезире, которая занимается режиссурой. 

— Было очень интересно услышать про октябрьский проект! Есть ли ещё у Вас какие-то совместные планы? Может быть, Вы сотрудничаете с кем-то ещё?
— Пока не могу сказать. Я сейчас больше сфокусирована на фестивале, который вот-вот начнётся. Я также работаю с моим мужем. Он — композитор. Его зовут Александр Габриш (Aleksander Gabrys). Сейчас он работает делает музыкально-театральную постановку по пьесе польского писателя Станислава Виткевича. Она называется «Соната Вельзевула». Вельзевул — другое имя дьявола. Это фаустианская очень популярная история, которая также упоминается в «Истории солдата» Стравинского. Сейчас Александр работает над этим очень интенсивно. Я также близка к этому проекту и предлагаю какие-то идеи. Его премьера должна была состояться в апреле, но, к сожалению, из-за пандемии она перенесена на следующий год. Поэтому я жду, когда у меня появится больше времени после фестиваля, чтобы этим заняться. Я думаю, что это будет дикий классный перформанс. Он тоже пройдёт в Gare du Nord.
— Надеюсь, что Ваши проекты воплотятся и ничего этому не помешает, как и Вашему фестивалю. 
Аня, с одной стороны, Вы модерируете супер-современные проекты или такие, как «Lamento» или «Поппея», представляющие новый взгляд на искусство Барокко. С другой стороны, у Вас есть рецензии, например, на выступление барочного оркестра La Cetra. В чём причина такого разнообразия Ваших интересов: с одной стороны, супер-современная музыка, а с другой стороны, обзоры на барочную музыку? В чём причина Вашего обращения к традициям прошлых эпох? (Эти традиции фигурируют и в Базеле, несмотря на то, что город очень современный и в большей степени настроенный на новое искусство).
— Я бы сказала, что я больше сфокусирована на современной музыке. Я училась на аккордеониста. И когда ты — аккордеонист, заинтересованный в оригинальных сочинениях, ты очень быстро вливаешься в современную музыку. Мне повезло, что мой педагог в музыкальной школе был ещё и дирижёром оркестра аккордеонистов, где я играла. Все музыканты вокруг меня были увлечены современной музыкой и, в каком-то смысле, меня к ней привели. Мне это стало очень интересно, и я поняла, что это моё. Так я полностью погрузилась в современную музыку.
И мне всегда нравилась журналистская деятельность. Я начала пришла в СМИ ещё в студенческие годы. Впоследствии я продолжила этим заниматься и пять лет проработала в местной газете. От газеты меня отправляли на все концерты, и я не могла от этого отказаться. Мне это было действительно интересно. Однажды у меня получилось побывать в Милане. Я попала на оперу Пуччини, на все сольные выступления и концерты оркестровой музыки. Это было очень любопытно. Знать этот репертуар тоже очень важно: это основа музыки. Это очень красиво, и мне это очень нравится. Но я не эксперт в старинной музыке, и меня иногда поправляют знающие люди из Schola. В местной газете я, скорее, делала более общие описания. У меня в этой сфере не так много опыта.
— Допустим, на одной части весов у нас — аутентичное исполнение, а на другой — новый взгляд на старое искусство, как, например, в «Lamento» или «Поппее». Что из этого Вы бы выбрали?
— В проекте, о котором я уже немного говорила, «Senza Oro», также используется старинная музыка. Но прежде хочу добавить, что в проекте «Lamento» оркестр состоял из студентов разных учебных заведений. Студенты университета с кафедры современной музыки исполняли Шаррино, а учащиеся Музыкальной академии — Монтеверди. Это была прекрасная кооперация, и мы продолжим её в проекте «Senza Oro». На этот раз мы опять пригласили ансамбль из академии. Также с нами будет сотрудничать дирижёр и клавесинист, Йоханнес Келлер (Johannes Keller). Он также преподаёт в академии. Однажды мы общались о том, как интерпретировать современную и старинную музыку, и он признался, что в обоих случаях используется экспериментальный подход, и ориентироваться приходится только по подсказкам. В старинной музыке есть партитуры, но нет достаточной информации о том, как эти партитуры исполнять. Поэтому музыкантам приходится много экспериментировать. Они постоянно изучают какие-то источники, но здесь дело не в том, чтобы найти супер-аутентичный способ исполнения: это невозможно. Мы не можем вернуться в прошлое, у нас нет капсулы времени, которая позволила бы ощутить то, что чувствовали люди много лет назад. Я сейчас говорю о телесных переживаниях и о влиянии пространства, социальной среды и концертной ситуации, цели, которую имела музыка. Изучая источники, мы можем просто догадываться, как всё могло быть. Мы, как историки, пытаемся приблизиться к этому и найти какую-то интерпретацию. Я думаю, что из-за этого процесс становится более интересным, открытым и очень живым. И речь здесь идёт не о фиксации каких-либо способов исполнения. Речь идёт о том, что музыка говорит нам сегодня и как мы, современные люди, можем на это реагировать. Мы не создаём музеи или алтари для старинной музыки, фиксированные рамки или идеи. Это творчество, в основном, связано с живым взаимодействием. И мне это очень нравится. Для меня это идея, взрывающая мозг, открывающая сознание.
— Спасибо! Было очень интересно узнать о культурной жизни Базеля и о Вашей деятельности в этом городе. В завершение нашего диалога я хотела бы спросить, насколько культурная жизнь Базеля отвечает Вашим интересам? Есть ли сейчас у Вас возможность моделировать её на свой вкус?
— Я не знаю, могу ли я её как-то моделировать. Наверное, это, скорее, относится к вопросу о кураторских способностях. Я думаю, что мы не моделируем её как кураторы. Мы просто выносим на поверхность какие-то тенденции, которые уже есть, просто производим отбор. Мне как жителю очень нравится культурная жизнь Базеля. Здесь есть много международных проектов, например, таких, как Art Basel. В нашем Государственном театре есть очень качественная альтернативная сцена. Мы также видим что исполняют в Берлине или Гамбурге. Так что у нас есть возможность получать представление о том, что происходит в разных мирах и сферах искусства. Но вместе с этим, здесь присутствуют очень локальные связи, и это тоже довольно интересно. И для меня, как человека, родившегося не в Базеле, это был прекрасный способ найти связь с городом, потому что партнерские институции, площадки, а также люди, принимающие участие в фестивале, хоры и оркестры, конечно, сама современная музыкальная сцена со всеми музыкантами и так далее…
Также в Базеле можно встретить вещи, которые меньше связаны с культурой. В 2015 году у нас выступал Гордон Монхен  (Gordon Monahan) — саунд-артист из Канады.  Его перформанс назывался «Speakers Swinging». В нём три человека производили манипуляции с колонками. Я тогда работала менеджером, и Бернхард (Bernhard Günther), который был художественным руководителем, предложил привлечь в этот проект человека из швейцарского спорта под названием Швинген (Schwingen).
 

— А как в других городах Швейцарии развита новая музыка? Как к ней относятся? Недавно вышло интервью на портале Stravinsky.online с Паскалем Виглино, где он рассказал о том, что в швейцарских театрах не очень заинтересованы в новой музыке. Можете ли Вы согласиться или поспорить с утверждением Паскаля и прокомментировать ситуацию в стране в целом?
— В Базеле наряду с сочинениями Ноно и Штокхаузена также звучит музыка Моцарта и  идут оперы из традиционного репертуара. В Цюрихе похожая ситуация. В Берне, думаю, тоже. Также я знаю оперного драматурга Ксавье Цубера (Xavier Zuber), который занимается современными проектами. Но мне сложно обобщить...
Что касается оперного театра в Базеле, то он здесь очень особенный. Несколько раз журнал «Opera» называл его оперным театром года. В нём идут прекрасные постановки. В Цюрихском оперном театре можно увидеть редкие оперы. На его спектакли, действительно, очень сложно попасть, потому что многие люди приезжают сюда издалека. Так было пару лет назад с оперой Бернда Алоиса Циммермана «Солдаты». Но, я думаю, что цюрихская опера обойдётся дороже, чем базельская.
— Спасибо большое Вам за это общение! Надеюсь, что Ваши проекты будут реализовываться и в будущем появятся новые. Желаю успеха! Спасибо, что нашли возможность с нами пообщаться! Надеюсь на встречу!
— Спасибо! Я буду очень счастлива, если появятся какие-то вопросы или комментарии! Я, правда, очень заинтересована в русской сцене. Я недавно была коучем Ольги Бочихиной. Она приезжала к нам для участия в резиденции. Мне было очень интересно с ней познакомиться. И если появятся какие-то идеи или предложения от русских музыкантов, я буду рада выйти на контакт.
— Спасибо большое! Надеюсь, что увижу Вас ещё и в России и, может быть, на тех фестивалях, которые Вы организуете у себя на Родине.
— Спасибо большое! Всего доброго!

«Многое в нашей сфере происходит неявным образом»

Подробнее об участниках выпуска

«ZeitRäume Basel»

Запись в Бирсфельдене

Überläufer

«Poppaea»

«Lamento»

«Speakers Swinging»

«Современная музыка — это самая интересная из когда-либо написанной музыки, и настоящий момент — самый волнующий в истории музыки. Так было всегда»

Игорь Стравинский