Сойко. Анаит: миф о мифе

Студент-математик из Минска, несколько лет веду Telegram-канал musica dal nulla, сфокусированный в основном на современном немейнстримном джазе и этнической музыке, недавно присоединился к коллективу авторов молодого веб-издания JAZZIST. Охарактеризовать себя могу скорее не как критика, а как публициста: хочу и стараюсь обращать внимание слушателя туда, куда иначе он мог и не заглянуть.

В 1965 году Джачинто Шельси (1905–1988) написал свою симфоническую поэму «Анаит» и посвятил её богине Венере. Сам Шельси в наиболее известный период своего творчества был, конечно, очень изобретательным композитором, как и любая заметная фигура академической музыки; «Анаит» — требовательная композиция, и любой человек, обладающий доступом к Интернету, может ознакомиться со всем внушительным списком технических сложностей, которые предстоят исполнителям: нестандартная настройка инструментов, микротоны, пострунная нотация. Но прекрасно доступная любому внимательному и терпеливому слушателю поэма не фокусируется на своей сложности, подобно многим другим насыщенным интеллектуальным упражнениям, вышедшим из-под пера композиторов той эпохи; не является она и программной фантазией на заданную тему. «Анаит» куда менее связана с сознательным началом, «Анаит» существует в том (под)пространстве нашей реальности, которое заполнено обобщенным Мифом; «Анаит», как и Анаит – это миф, который рождается в звуке каждый раз, и нам совершенно неважно, кем именно была Венера в представлении самого Шельси; для восприятия «Анаит» важно то какой миф может создать сам слушатель; «Анаит», в конце концов, это миф о жизни самого Шельси.
Чтобы прояснить мой, в данный момент несколько бессвязный, поток сознания, обратимся к контексту, в котором Шельси творил свой собственный миф. 

Джачинто Шельси, граф Аяла Вальва, пережил первое столкновение Модерна и Истории в момент своего рождения. Дворянский титул и жизнь в замке — осколок тысячелетнего безвременья — и все это в начале самого бешеного века в истории, который опрокинул, оплакал, осмеял прошлое и разобрал его по кирпичикам.  
Совершенно естественно, что молодой Шельси увлекся модными тогда авангардными течениями. Но куда более важно его первое соприкосновение с пространством Мифа: увлечение наивной эзотерикой первой половины века. По некоторым свидетельствам, Джачинто интересовался учениями Блаватской и Гурджиева, увлекался музыкой Скрябина. 
Георгий Гурджиев (1866–1949) очень важен для понимания контекста, сделаю на нем остановку. Он сам по себе был получеловек-полумиф, отразивший всё увлечение тогдашнего Запада архаичным Востоком и его мудростью, увлечение, которое подчинит себе дальнейшую жизнь Шельси. Но мир, с которым родившийся на древней армянской земле и объехавший в своих духовных поисках все сохранившие архаику уголки Евразии Гурджиев познакомил Запад, вовсе не был реальным. Единственная могущая рассматриваться как автобиографическая, его книга «Встречи с замечательными людьми» превращается в нечеткое, невероятное, эзотерическое марево, калейдоскоп из перемешанных сект, учений, традиций. Георгий Гурджиев верил (?) и убеждал верить остальных не в легендарную древнюю духовность, а в сконструированный им самим синкретический миф о ней, миф о мифе, идеальный миф.
Самим Гурджиевым Шельси увлекался не особо, разве что его концепциями духовно-музыкальных практик, куда больше он увлекался, например, Геноном, эзотериком-традиционалистом. Генон критиковал Гурджиева по причинам, в которые вдаваться здесь не стоит, но сам был заинтересован в синкретических идеях, которые, по его мнению, могли подпитать угасшую духовность Европы. 
Шельси был, несомненно, уже тогда заинтригован этими идеями, и окончательно подчинился им уже после Второй Мировой, пережив психический кризис и попутешествовав по Востоку (хотя впервые публичную поддержку идеям духовного синкретизма оказал аж в 1924 году, во время дискуссии, в которой участвовал в том числе и сам Генон). Эти концепции стали, в некотором роде, спасительными для него. Можно конечно, воспринимать его, как и многих других западных искателей духовности, как «метафизического туриста», но ясно одно — на Востоке Шельси сам попал в пространство Традиций и Мифа. 

Архаичная Традиция, в практиках которых композитор изыскивал музыкальные идеи, кажется неподвижной; современный человек живет в четырехмерном пространстве, где четвертая мера есть ось времени, обеспечивающая постоянное смещение, — Традиция же существует в трёхмерном, навечно разросшаяся во все стороны в равной степени. Но возможность существования такой неподвижной Традиции сама по себе является идеей нереальной: Традиция складывается из неких концепций, «фактов», которые кажутся её адептам незыблемыми, но на деле непрерывно ими конструируются, обновляются и изменяются; существование изначального, неизменного мифа в основе основ — есть миф сам по себе. 
Богиня Анаит, которой посвятил свое произведение Шельси и которую он ассоциировал с Венерой — наглядный тому пример. Индо-иранская синкретическая Анаит(а), породившая во множестве Традиций различных богинь, частично потерявших старые черты, частично приобретших новые, с Венерой отождествлялась крайне редко, но для Шельси и для слушателя отсутствие конкретности — совсем не проблема.  
«Анаит» лирически-мистична и таинственна, способна без труда вызывать у слушателя ассоциации 
с тем потерянным восточным Средиземьем, что заполнено странными религиями с ещё более странными обрядами, странными культурами; все эти могущие возникнуть образы, конечно, мало общего имеют не только с реальностью, но и с имеющими хождение в реальности легендарными историями. Этим ассоциативным рядом мы конструируем собственный миф. 
Звуки инструментов, используемых здесь непривычно для обычного слушателя, — словно миражи, перетекающие друг в друга, одна континуальная иллюзия. Но если обычный мираж демонстрирует образы, существующие в реальности так или иначе, то «Анаит» рисует нам сцены персонального ориенталистского мифа, собранного из лоскутков верных и неверных представлений, заблуждений, стереотипов, реальных мифов разных эпох. Этот туман из картин загадочной, недоступной земли, которая всё ещё хранит веру в первоначальную мудрость (или чью-то веру в существование такой веры?), подобен музыке, что столь же сложная, неоднородная изнутри, сколь и ускользающая из фокуса, сопротивляющаяся пристальному рассмотрению. 

Интересен для понимания звука и образ самой Анаит, точнее, компиляция её более ранних, более «аутентичных» воплощений. Среди главных атрибутов — мудрость и отождествление с водой. К слову говоря, вода в индо-иранской традиции (и во многих других) — примордиальный, первичный элемент: Анаит первична, первородна, её мудрость первична. Мечта Шельси, его личный мираж, рисовавший ему спасительную древнюю мысль всевозможных Традиций Востока, неожиданно перекликается с мифом об Анаит, Шельси мог и не быть осведомлен об этом, умозрительное пространство Мифа существует независимо от кого бы то ни было и обладает вовсе не дискретной структурой: его объекты могут переходить друг в друга любым образом, в том числе заметным только при пристальном рассмотрении. Таким образом, миф богини Анаит перетекает в миф о самой Традиции, замыкается сам на себе, и звуковая поэма «Анаит» приобретает новое смысловое измерение.  
Представьте себе, что вы находитесь в толще воды, которая при этом не очень бурно, но неизменно движется. Когда вы со всех сторон окружены водой, движение этой массы для вас практически незаметно – так и «Анаит», пусть и находится в изменяющем ее тело движении, обладает словно только пространственным измерением, не смещаясь по оси времени. Это может привести к достаточно парадоксальным размышлениям: в образе Анаит мифологизирована в том числе и вода — но и сам миф об Анаит, как и любой другой, как и любая Традиция, сложенная из (бес)конечной последовательности мифов, подобен по своим свойствам воде.  
А уж размышления эти ведут к бесконечной цепочке вложений (миф о мифе о мифе...), что замыкается сама на себя и может привести к мысли, что каждый миф повествует, в первую очередь, сам о себе. 
Поэтому и сама «Анаит» представляет собой произведение герметичное в каком-то смысле: кажется если не бесконечным, то очень объемным в пространственных измерениях, но при этом замыкающее собственные смыслы, содержащее в себе миф о себе самом. Несмотря на наличие определенной временной динамики, в целом эта звуковая поэма оставляет ощущение выхваченного кусочка бесконечности. Разумеется, пользоваться математическими образами в подобного рода рассуждениях это моветон, но не могу удержаться от, кажется, наиболее удачной метафоры: в высшей алгебре подпространство это такой «фрагмент» пространства, который сам является пространством. Вот и для придуманного в этом тексте умозрительного пространства Мифа «Анаит» является полноправным подпространством: это то же самое пространство, наделенное всеми теми же свойствами, только в куда более компактном виде. 

«Анаит» — это Миф в миниатюре, Миф, застывший в звуке: меняющийся и неизменный, конечный, но существующий в вечности, хранящий память о своих предшественниках и сам предшествующий себе. 
А еще это коллективная мечта Запада о Востоке, которая всегда была основана на настолько невероятном Мифе, что он не способен даже стать реальным; эта мечта когда-то двигала огромные Крестовые походы и сумасбродных одиночек, которые пытались правдой и неправдой найти соприкосновение реальности и мифологического безвременья.  
Конечно же: совершенно не важно, какому именно образу Анаит/Венеры Шельси посвятил произведение, совершенно неважно, что он думал при этом, совершенно неважно, какой именно была его личная мечта о мистическом Востоке и его сакральных Традициях. Совершенно неважно, что я сам сейчас собрал из чередующихся фрагментов реальности и странных домыслов собственный, не очень-то и достоверный, миф о самом произведении «Анаит». А совершенно неважно это все потому, что благодаря необыкновенному таланту Джачинто Шельси, его собственный контакт с полным взаимосвязей пространством всемирного Мифа пробил и для нас всех, слушателей и исполнителей, (слуховое) окно туда, где существует не только миф самого Шельси, его жизни и музыки, но и все остальные. 
И любое взаимодействие с его музыкой – это создание собственного идеального мифа. Или мечты 
о нём? 

Автор Telegram-канала musica dal nulla о рекурсивном мифотворчестве Дж. Шельси на примере его симфонической поэмы «Анаит»

Фрагмент статуи богини Анаит, IV век до н.э. Британский музей.

Источник: mostga.am

G. Scelsi. Anahit

Читайте также:

«Современная музыка — это самая интересная из когда-либо написанной музыки, и настоящий момент — самый волнующий в истории музыки. Так было всегда»

Игорь Стравинский