Галина Уствольская сквозь призму ее «автопортрета»
Автор: Дмитрий Баталов
«Я живу в XX веке, когда вокруг меня тысячи течений... Я все силы отдаю, молясь Богу, своему творчеству; у меня есть мое творчество, моя музыка, только моя!»
Жизнь и личность Уствольской до сих пор освещена еще более ограниченно, чем само ее творчество [единственную ее авторизованную (и вообще полноценную) биографию можно найти только в книге О. Гладковой «Музыка как наваждение»], но практически полное отсутствие литературы по этому вопросу в данном случае не причина, а следствие. Привычный в музыкознании разговор о «личности и творчестве» как тесно связанных, но, все же, рядоположных явлениях, в отношении Уствольской если и возможен, то крайне затруднителен, а крен в сторону «творчества» становится не только неизбежен, но и удивительно естественен. «Моя музыка — это моя жизнь»— в этих словах Галины Ивановны скрыто гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.
«Уствольская от первого лица» — это, прежде всего, сама музыка композитора. Тем более очевидно, что немногочисленные фрагменты писем и редчайшие интервью в ее наследии представляют значительную ценность. Они — ни в коем случае не автобиография и даже не рассказы о собственной жизни или творчестве. Эти афористичные, но простые и ясные, часто парадоксальные, но со жгучей смысловой концентрацией слова — как некие черты к портрету способны пролить свет на личность Уствольской — такой же таинственный, как и сама эта личность, и столь же органически неотделимый от ее музыки, как сама ее жизнь.
«Это очень ценно, когда можно почувствовать в сочинении самого автора. Обычно слышишь музыку, в которой нет автора, и тогда музыки тоже нет. Это положение увеличивается очень быстро, и я бы очень хотела Вам много сказать по этому поводу. [...] Совершенно точно знаю, что чувствую правильно и уверенно. [...] Я не провидец, но, видимо, близка к этому... В жизни у меня еще не было ошибки в этом. Потому и сочинения мне даются несравненно труднее... Стою на коленях перед Богом.» (Из письма В. Суслину от 29.09.1994)
Говоря о собственной музыке, Уствольская подразумевала этим одновременно и свою жизнь. В свою очередь, слова ее о собственной жизни всегда прямо или косвенно относятся и к ее творчеству. Невероятно сильное (но ясно осознаваемое композитором) сближение жизни физической и духовной, материального и творческого акта – вплоть до их полного отождествления – может стать одним из самых верных ключей к пониманию музыки Уствольской. Некоторые важнейшие качества ее личности (столь ясно выступающие в письмах и интервью) полностью экстраполируются на музыку и становятся определяющими в ее художественном мире.
«У меня абсолютно свой мир и я понимаю всё по-своему. И слышу, и вижу, и поступаю не так, как все люди. Я живу своей одинокой жизнью».
(Из интервью 1998 г. для книги О. Гладковой «Музыка как наваждение».)
Первое такое принципиальное качество —обособленность. Свою органическую несхожесть с другими людьми, другими композиторами, изолированность от художественной и общественной жизни вокруг Уствольская не только осознавала, но и многократно подчеркивала.
Воспоминания детства в интервью для О. Гладковой 1998 г. оказываются почти насквозь пронизаны чувством одиночества и непонимания. «В детстве меня абсолютно не понимали (впрочем, как и сейчас), росла сама по себе. Я была брошена. На даче все дети уходили играть вместе, а я от них пряталась, садилась в глуши у озера и рисовала. Помню, совсем маленькой забиралась под рояль, чтобы не ходить в гости, куда брали с собой родители. Хотелось остаться одной. Потом, когда стала взрослой, родственники не понимали мою музыку, не понимали, почему я сочиняю «в стол», а не пишу песни, чтобы иметь деньги».
Там же читаем:
«В детстве, слушая в театре "Евгения Онегина", так разревелась, что меня вывели из зала. Жалко было Онегина. Мать сказала, что Галину никуда нельзя водить, так как она только позорит нас. Помню, оркестр произвел на меня такое впечатление,
что я сказала: "Хочу быть оркестром!"»
В письме Виктору Суслину в издательство Sikorski от 17.05.1988 находим следующее признание: «Мне очень досадно, что я совершенно не могу общаться с людьми. Порой это мучительно, пытаюсь бороться с собой, но, очевидно, то, что у меня внутри, — то есть, то, чем вызвана моя нелюдимость и болезненная замкнутость, имеет настолько глубокие корни, что это сильнее меня самой, сильнее моих желаний... Свою музыку выношу на публику очень трудно... Может быть, Вам эту чувство знакомо».
В отношении своей музыки Уствольская оказывается на тех же позициях, а осознанное противопоставление ее всему остальному музыкальному миру становится для композитора особенно принципиальным. Следующие цитаты красноречиво это подтверждают. «Все мои сочинения духовно независимы, мое творчество никак не связано ни с каким другим автором»... «Если моей музыке суждено продержаться какое-то время, то нестандартный музыкант поймет, что моя музыка новая по смыслу и содержанию. Мне неудобно так говорить о себе, но я решилась на это»... (Из заметки Г. И. Уствольской о собственном творчестве от 17.01.1994.)
Понимание новой музыки как явления, возникающего всегда вопреки, а не благодаря «— Есть ли среди современных музыкальных течений и стилей такие, которые Вы могли бы назвать творчески близкими себе? — Для того, кто хорошо знает мою музыку, вопрос бессмысленный»... (Из интервью 1998 г. для книги О. Гладковой "Музыка как наваждение»)
«Как правильно сказал Ван Гог: «Моя живопись покажется многим простой, слишком примитивной». Оказывается, простым быть очень непросто! Так и я могу сказать: «Мою музыку просто не понимают!»
(Из заметки Г. И. Уствольской о собственном творчестве от 17.01.1994.)
Примечательно в этом контексте и отношение Уствольской к музыковедческому анализу ее произведений. «Те, кто в состоянии судить и анализировать мои сочинения с теоретической точки зрения, должны это делать в монологе с самим собой. Те, кто этого не может, должен мои произведения просто слушать, это — самое лучшее» (Из письма В. Суслину от 17.05.1988.) ... «Я думаю, что музыковеды, если они творческие люди, должны так же глубоко искать, так же выстрадать свои работы, как страдаю я. Лучше ничего не писать о моей музыке, чем отделаться сиюминутными впечатлениями»... «Я бы советовала музыковедам обновить свой взгляд на музыку, если музыка этого заслуживает» (Из заметки Г. И. Уствольской о собственном творчестве от 17.01.1994) ...
Уствольская — музыкальный пророк. Процесс сочинения был для неё квинтэссенцией всей жизни; предельная и граничащая в своей естественности с аутизмом замкнутость её в мире своего творчества была единственно возможным способом настоящей коммуникации с внешним миром. Причем коммуникация эта носила односторонний, разомкнутый характер. Музыка Уствольской абсолютна уже не только в своем основании на имманентно-музыкальных системах (как это было и ранее в XVIII–XIX вв.), но — даже в большей степени — в своей онтологической изолированности. Сообразно жизни самой ее создательницы, эта музыка существует в своей собственной системе бытия и временном измерении, будто «на самообеспечении»; она является в наш мир извне (а не образуется внутри него); ей присущ онтологический индивидуализм (а не просто индивидуальность или оригинальность). Ее пророчество — внеличная, вневременная и внерелигиозная ретрансляция творящего духа каждому отдельному слушателю.
«Хотя мои сочинения не религиозны в собственно литургическом смысле, они наполнены истинным духом, и — как я это ощущаю — лучше всего звучали бы в помещении храма. В концертном зале, то есть в «светском» окружении звучат они иначе [...]» (Из письма В. Суслину от 17.05.1988)
«Я включила в свой Каталог мое истинное, духовное, не религиозное творчество»...
(Из заметки Г. И. Уствольской о собственном творчестве от 17.01.1994)
Другое важнейшее качество личности и мировосприятия Уствольской, в полной мере определявшее не только само ее творчество (ее отношение к нему), но и художественную и жизненную позицию —бескомпромиссность и принципиальность. Так, в двух следующих фрагментах находим интереснейшую авторскую характеристику процесса сочинения и композиторской работы. «Моя манера окончания работы очень существенно отличается от того же у других композиторов. Я пишу тогда, когда угадываю милостивое состояние. После этого сочинение некоторое время отдыхает, и когда приходит его пора, я даю ему свободу. Если же его время не приходит, я его уничтожаю. Заказов я не принимаю. Весь процесс сочинения совершается у меня в голове и в душе. Только я сама определяю путь моему сочинению. «Господи, дай мне силы сочинять!» — прошу я» (Из письма В. Суслину от 04.02.1990)
«Написанные мной работы часто прятались на долгий срок. Но если потом они меня не удовлетворяли, я их уничтожала. Черновиков не имею; сочиняю без инструмента, за столом. Всё продумывается с такой тщательностью, что остается только записать. Нахожусь всё время в мыслях. Ночи провожу тоже в мыслях и поэтому не успеваю отдыхать. Мысли сгрызают меня»...
(Из интервью 1998 г. для книги О. Гладковой «Музыка как наваждение»)
Такая исключительная концентрация созидательной энергии и, при этом, ее значительная рассредоточенность во времени не могли не отразиться, во-первых, на эстетических представлениях композитора, ее понимании творческого акта и его целей. «[...] Я охотно написала бы что-либо для Вашего издательства, однако это зависит от Господа, не от меня. Если Господь даст мне возможность что-то сочинить, я это обязательно сделаю»... (Из письма В. Суслину от 04.02.1990)
Во-вторых, список произведений Уствольской, состоящий из 25 наименований и могущий показаться очень скромным на первый поверхностный взгляд, в этом контексте уже совершенно нельзя считать таковым. Мощнейшие усилия творческой воли, словно застывавшие во времени и пространстве и принимавшие форму каждого нового сочинения Уствольской, единым стержнем пронизывают все ее наследие.
Показательны и следующие высказывания композитора. «Я не верю в тех, кто пишет по 100, 200, 300 опусов, включая Шостаковича. Нельзя в таком море опусов сказать новое в каждом из этих опусов. Это противоестественно. Тому есть много примеров в истории. Я думаю, что все, кто сейчас со мной,знают эти примеры»...(Из заметки Г. И. Уствольской о собственном творчестве от 17.01.1994)
Симптоматичен и типичен для мышления Уствольской и ее совет молодым композиторам. «— Что бы Вы пожелали будущим композиторам? — Писать талантливее и короче»... (Из интервью 1998 г. для книги О. Гладковой «Музыка как наваждение»)