15/11/2020
Сердца здесь не меньше, чем ума
автор | Алексей Алексеев (Минск)
Беларусь ― скажем так, не Петербург, так что я не оказался ни в какой увлекательной музтусовке и даже канал завел лишь в этом году ― не выдержал мягкого давления тех, кому нравятся мои словесные скульптурки еще со времен факультета журналистики.
Была и другая причина: и сейчас, и много лет назад на каком-нибудь rateyourmusic я стараюсь подсвечивать прежде всего фолк ― или, выражаясь шире и косолапее, музыку народов мира. Не только потому, что сам люблю её беззаветно, но и ради тех, кто её создает и создавал долгие века. Это, признаем, далеко не самый популярный жанр в мире, и кто-то назвал бы такое грамотно освоенной нишей.
Для меня же фолк ― это люди и их истории, которые нашими же усилиями будут жить вечно; поэтому я так ценю схожие подходы и в других областях. Техно, блэк-метал, джаз и, конечно, академическая музыка ― везде есть свои любители раскопать и имплементировать корневое. Так фолк продолжает жить, а я продолжаю о нем писать в телеграм-канале flesh of simorq.
К началу 80-х Стив Райх уже был важной, если не важнейшей, из актуальных фигур в мире американской академической музыки. Позади успешные Clapping Music и «Музыка для 18 музыкантов», а ещё более ранние эксперименты с магнитофонной музыкой, развивающие идеи Джона Кейджа в более доходчивую сторону, уже повлияли на целое поколение. Например, Скотт Джонсон, считавший себя невольным учеником Райха, вот-вот запишет известную «разговорную» работу John Somebody.
Закрепившись, таким образом, на фронтах техническом и идейном, Райх закономерно двинулся на следующий этап ― интроспективный. Обратившись к собственному еврейскому наследию, источнику нескончаемого вдохновения для столь многих (взять хотя бы Зорна, выстроившего на этом личную мини-индустрию), композитор задумал новое произведение, отличное от всего, что он делал раньше.
Ярко это демонстрирует одно воспоминание Стивена ― в начале работы над «Теилим» его жена воскликнула: «Как, неужели ты напеваешь эту свою новую?.. С мелодией, со словами?!»
Reich - Tehillim - Complete (Official Score Video)
Обработка видео...
S. Reich. Tehilim
Tehilim ― это книга иудейских псалмов, которая стала отправной точкой для новой вещи; а значит, их нужно читать или пропевать; а значит, в центре должен быть вокал. И голоса, поющие заранее определенный текст, априори не выйдет переработать в те мелкоячеистые минималистские структуры, которыми уже прославился композитор. Таким образом, Райх в этот раз сознательно отказался от любого новаторства и усложнения формы в пользу содержания, воспринимая это как парадоксальный вызов себе.
Впрочем, форма осталась как минимум масштабной: «Теилим» записывали с две дюжины исполнителей, на месте и привычные райховские маримбы с вибрафонами, и еще более типичные инструменты камерных ансамблей. Но в центре ― всегда вокал. Это произведение в теории могло бы существовать, даже лишившись всего остального инструментария ― и не так уж много потеряло бы.
Важен и такой момент: сами древние тексты, хоть и по-прежнему существуют, совершенно не раскрывают песенной формы, в которую их облекали многие века назад. То есть не было сакральной традиции, которую Райх мог бы нарушить, ― напротив, была нагая идея, которую можно было воплотить заново.
Поэтому работу он начал с простого прочесывания всех доступных псалмов: буквально садился с распечатками за пианино и напевал их под нос один за другим, подбирая нужные тексты, а к ним ― аккомпанемент, темп, размеры. Хотя четыре итоговых псалма выбрал, по признанию, скорее сердцем: «Ну кому пришло бы в голову пытаться перевернуть свой творческий метод ― и при этом ставить в финал 150-й псалм, донельзя банальную "Аллилуйя"? Но в этом и есть вызов».
Вызов оказался и в том, чтобы признать свое же в некотором роде упрямство и прекратить бороться с мелодией, впустить и её тоже в свой творческий метод. Для Райха именно это стало главной сложностью в работе (ещё до начала самой работы); к счастью, успешно преодолённой.
Здесь нет церковно-рождественской атмосферы или академической напыщенности ― эти четыре женских вокала вполне можно представить заводящими на чьей-то кухне или фолк-вечеринке: «Ha-sha-mý-im meh-sa-peh-rím ka-vóhd Káil…»
Произведение составлено из четырех частей (первая ― почти 12 минут, остальные по 6) и начинается с одинокого женского голоса, который под ручку ведет несложная пока перкуссионная линия. Но через минуту-другую музыка впустит остальных вокалисток, и полет переплетающихся голосов за полчаса прервётся всего пару раз, в четных действиях.
Всего здесь представлены три сопрано и одно контральто, причём для всех сопрано это была первая профессиональная запись, а четвёртая девушка раньше работала в основном с авангард-джазом.
Так в том числе проявилась нелюбовь Райха к «оперным» голосам с ярко выраженным вибрато. Оттого с певицами он работает отчасти по своим «перкуссионным» лекалам, акцентируясь не на высоте отдельных голосов, а на выразительности и многослойности вокальных цепочек как целого.
Вокал с самого начала дублируется двумя кларнетами, а при мгновенной смене первого фрагмента на второй вместе с тембром пропеваемого текста в миг меняется и сопровождающий инструмент ― теперь это одинокий гобой. Тут же снижается плотность звучания, как будто замедляется темп; из-за этого возникает ощущение, что сменилась не только музыка, но и сами голоса.
Сам Райх любит рассказывать, как первые живые слушатели вертели головами в момент перехода: как, неужели новые вокалисты вышли на сцену? Он же признается, что сама по себе идея резкого «переключения», конечно, не нова ― она как раз отсылает к традиционной и классической музыке эпохи Ренессанса, с их более свободным вокальным выражением и разнородностью в рамках выступления.
Здесь же он впервые смог реализовать свой интерес к фольклорным изысканиям Стравинского и особенно Бартока, в первую очередь к нестандартным размерам и темпам. Перевести этот интерес из «слушательского» в авторский ему раньше не удавалось ― пока в начале работы над Tehilim что-то не щёлкнуло.
Композитор, который обычно не признавал деления на зримые части внутри одного произведения, со смехом вспоминает, что неспешное, почти смиренное третье действие получилось таким не специально, сперва это не было художественным решением. При записи Tehilim немецкий дирижер устало спросил после первых двух частей: «Собираетесь продолжать в том же темпе, да?..» ― и Райх, подержав в голове настрой каждой части, решил не только взять паузу в середине работы, но и замедлить следующий фрагмент.
Общеизвестны и параллели «Теилима» ― особенно этого самого третьего действия ― с «Christ lag...» Баха, одной из главных ранних вещей гения барокко: та тоже базируется на религиозном тексте (лютеранский пасхальный гимн), на частично полифоническом вокале и использовании контрапункта. Идея с дублированием голосов духовыми также заимствована отсюда. Разница, конечно, в духе эпохи: нарядная, торжественная работа немца, всё еще плоть от плоти церковная ― и несущаяся вперед, текучая и изменчивая композиция американца, в меру авангардная и архаичная одновременно.
Хотя оригинал слова tehilim делит корень с тем самым hallelujah (тоже взятым из иврита), здесь нет церковно-рождественской атмосферы или академической напыщенности ― эти четыре женских вокала вполне можно представить заводящими на чьей-то кухне или фолк-вечеринке: «Ha-sha-mý-im meh-sa-peh-rím ka-vóhd Káil…».
Или, как вариант, в лесу. Как раз там я впервые услышал «Теилим» ― кажется, в один день с чуть более ранними «Вариациями для...», делящими диск с Shaker Loops еще одного минималиста Адамса. Может быть, в тот день именно контраст между этим самым «минимализмом», упорядоченным и вполне конвенциональным, и вокальным исступлением четырех женщин, на все лады распевающих древний текст, и обозначил этот водораздел, желанный даже для самого Райха, ― между техникой и порывом, между наукой и мифом.
Важна эта зыбкая граница и для меня ― когда растёшь на энциклопедиях про космос, но внутренне тянешься к абстрактной красоте легенд и сказок, особенно радостно встречать их сочетания. Если отмести в сторону заплесневелые шутки про физиков и лириков, то творцы и даже ремесленники, способные брать лучшее из обоих миров, заслуживают общего уважения.
И те, кто просчитывают, и те, кто фантазируют, нередко зачем-то забывают, что могут объединиться по простейшему признаку: быть человеком, делиться человеческим. Я подустал от энциклопедий и заново влюбился в некоторые мифы, но главное для меня сегодня ― эмпатия.
Возможно ли представить некую музыку как (со-)переживание? Задумывалась ли она как нечто объединяющее или поддерживающее ― даже если в основе там языческий метал или харш-нойз? В некотором смысле это мой личный тест Бекдел для музыки: фактор не определяющий, но порой скручивающий любопытную фигу в кармане.
Вероятно, это одна из призм, настроивших в итоге мое внутреннее сито на фолк-музыку в первую очередь: в каком бы углу она ни зародилась/выжила/воскресла, о какой бы горечи там ни пели, представить ее как объединяющую людей в этих самых лесах, пустынях или летних кухнях ― проще простого.
И «Теилим», конечно, по массе уже перечисленных причин, но прежде всего по этой ― самое близкое для меня произведение Райха с первых нот. Умная музыка для пульсации в груди.
И это ощущение теплоты, свойства выходит на пик в последнем действии ― не таком стремительно-свежем, как первое, и не таком культур-насыщенном, как третье. Зато, как любая концовка, оно может позволить себе некоторую избыточность: слишком задранные вверх сопрано, многовато откровенного лиризма, а для заявленного fast тут не так уж густо с динамикой. В конце концов, вспомним предыдущее самобичевание композитора про «Аллилуйя»!
Тем не менее в контексте всей работы этот финал не просто допустим, но и даже очарователен. Девушки из джаза, девушки из леса, из оперы и из какого-нибудь древнего Назарета ― в этих голосах и стоящих за ними образах ненароком сливаются воедино тысячи людских лет и историй. В этом, возможно, главный для Райха итог Tehilim ― он впервые подружил на равных себя-композитора и себя-человека, и сердца здесь не меньше, чем ума.
Когда творец пробует выйти из зоны комфорта и одновременно обратиться к корням, заглянуть в тот момент жизни, в который он стал впервые видеть мир по-новому, а потом пробует поделиться этим ощущением ― тогда выше всего шанс получить что-то особенное; порой, конечно, и особенно ужасное тоже. Но сам Райх считает «Теилим» как минимум в тройке своих лучших произведений ― и уж в этом с ним спорить не хочется совершенно.
Публикацию подготовили Мария Невидимова и Жанна Савицкая