издания
9/10/2017
Элитарна ли новая музыка?
текст: Карл Дальхаус
Stravinsky.online публикует вторую часть эссе Карла Дальхауса «Почему так трудно понимать Новую музыку?». В этом разделе Дальхауз утверждает, что писать для одного читателя — не бессмыслица; а также делает прогноз, может ли в будущем Новая музыка стать популярной.
Автор перевода — музыковед Степан Наумович. Публикуется с разрешения Степана Наумовича, Издательства им. Н.И.Новикова и Элиаса Дальхауса. Первую часть эссе можно прочитать здесь.
Необразованные среди презирающих Новую музыку бросают ей упрек в том, что она элитарна; неясно, однако, что под этим ходовым словом имеется в виду, кроме того, что она является делом небольших кружков и останется таковым впредь. Ведь содержащееся в понятии «элиты» представление, будто бы приверженцы Новой музыки — «сопринадлежащие к ней» – держат толпы публики из нижних социальных слоев на расстоянии, абсурдно точно так же, как и утверждение, что те же самые приверженцы обладают нелегитимной властью в музыкальной культуре. Нельзя, разумеется, отрицать, что просто-таки «демагогическому» — а значит, как раз «анти-элитарному» — рвению, с которым одни стремятся завоевать более широкую публику для Новой музыки, противостоит уводящее в эзотерику убеждение других, что она должна подчиняться одним лишь внутренним закономерностям развития, ни в малейшей степени не заботясь об одобрении или неодобрении публики.
«Общество приватных музыкальных исполнений» Арнольда Шёнберга [1] исключало общественность в лице прессы. Приватная аудитория могла принимать или не принимать участие; притязаний на общественный интерес не было. С другой стороны, обвинение в том, что клика сторонников Новой музыки захватила в руки власть, на которую она не имеет никаких прав, наполовину истинно, и его можно устранить, только если принять всерьез, а не отвергать, воздевая руки, как вражескую идеологию. Оно свидетельствует, если посмотреть трезвым взглядом, только о том и ни о чем ином, что те, кто занимает ведущие позиции на радио, входя в клику, позволяют Новой музыке занять такое место в программах, которое никак не оправдывается общественной поддержкой в форме «уровня включений». Проблема не может быть решена — а сторонники Новой музыки не должны отрицать, что проблема существует, — до тех пор, пока мы будем исходить из недифференцированного понятия публики.
Надежда, что Новая музыка станет когда-нибудь популярной, столь же мала, как и опасность, что она совсем исчезнет из радиопрограмм
Сомнительно неустанно повторяемое утверждение, будто новая музыка прежних эпох — в отличие от таковой в ХХ веке — пусть нерешительно, но все же в течение некоего «разумного» временного отрезка после возникновения произведений, начинала приниматься публикой. Как говорилось, кружок приверженцев Шумана был при жизни композитора не большим, чем столетием позже группа, видевшая своего вождя в Шёнберге. Число энтузиастов новой музыки не уменьшилось на рубеже XIX и XX веков, но напротив, публика классико-романтической музыки неизмеримо выросла. Поражает не малое число шёнберговских, но почти необъятное — моцартовских слушателей. Восприятие нового является, если можно так выразиться, нормальным, старого же — изумляющим. То, что та или иная научная дисциплина под влиянием внутренних тенденций развития бывает вынуждена исчезнуть из сферы понимания и интереса общества, считается обычным в естественных науках, бывших около 1900 года еще популярными и в своей существенной части доступными для образованных слоев публики. Но то, что подобным правом может обладать и музыка, оспаривается (если не предполагается сразу и без раздумий, что не может). Арнольд Шёнберг был убеждён — не делая ни малейшей уступки «общественности» и не смущаясь враждебной реакцией публики, — что музыка, если она не хочет стать бессодержательной, должна следовать внутреннему закону, исходящему не от композитора, а от самой вещи. (Композитор не избирает, но избран.)
Для критиков Новой музыки, напротив, разумеется само собой, что эзотерика музыки и эзотерика физики попросту несравнимы: общественная польза физики не зависит от того, в какой мере она понятна обществу; и никто из тех, кого затрагивают ее отдалённейшие следствия или кто пользуется ими, не обязан знать исходных предпосылок. Напротив, музыка, которую не будут в достаточной мере слушать и, слушая, понимать, потеряет смысл своего существования. Проблема того, что должно служить «достаточной мерой», была бы, правда, существенно смягчена, если бы Новая музыка — так же, как почти не вызывающая полемики эзотерическая стихотворная лирика, — была искусством для чтения. (И ни в коем случае не исключено, что она может стать им, по крайней мере, отчасти.)
Проблема не может быть решена – а сторонники Новой музыки не должны отрицать, что проблема существует, – до тех пор, пока мы будем исходить из недифференцированного понятия публики
Писать для одного-единственного читателя — не бессмыслица. И ничего не угрожает также и праву на существованию камерной музыки, когда она исполняется перед публикой, состоящей только из посетителей галереи (такая публика давно играет для авангардной Новой музыки роль по меньшей мере столь же существенную, как и обычная, до сих пор чувствующая себя «собственно» публикой). Спор, должно ли дотироваться обществом искусство «для меньшинства», так как иначе — по причине аппарата, необходимого ему, — оно не сможет выжить, вспыхивает с особенной силой (всегда сопровождающей споры об эстетических проблемах, когда они переплетены с финансовыми) лишь начиная с уровня оркестровой музыки и оперы. И окончательно этот спор разрешить нельзя, поскольку не видна перспектива взаимопонимания между защитниками общественной пользы (к которой причисляется наслаждение достаточно широких кругов публики) и сторонниками «культуры ради самой культуры».
Убеждение, что религия, наука и искусство являются целью, а не средством общественной жизни, около 1900 года было столь же само собой разумеющимся, каким сегодня видится его противоположность (хотя здесь нельзя недооценивать и воздействие остатков традиции). Тот, кто хотел бы отменить ту или иную университетскую дисциплину, получающую дотацию, хотя и не приносящую заметной общественной пользы, всё-таки до некоторой степени мучим угрызениями совести, что он выступает в защиту варварства. И Новую музыку в немалой степени питает вера, что её — подобно отдельным «бесполезным для общества» наукам, которым не удалось вовремя укрыться в безопасности, объявив себя «фундаментальными исследованиями», — должны, по крайней мере, терпеть, потому что она принадлежит к составным частям и необходимому «убранству» той культуры, что действительно заслуживает такого имени.
представление, будто бы приверженцы Новой музыки — «сопринадлежащие к ней» — держат толпы публики из нижних социальных слоев на расстоянии, абсурдно точно так же, как и утверждение, что те же самые приверженцы обладают нелегитимной властью в музыкальной культуре
Итак, надежда, что Новая музыка станет когда-нибудь популярной, столь же мала, как и опасность, что она совсем исчезнет из радиопрограмм. Она остаётся ограниченной рамками узких кругов: её терпят с толерантностью, идущей, по сути, от равнодушия, её нельзя всерьёз оправдать ни интересами общества, ни «фундаментальными исследованиями». (Аргумент, будто бы Новая музыка представляет собой «фундаментальные исследования» на музыкальном материале — в видах будущих «настоящих» произведений, возникновение которых, правда, скорее маловероятно, — использовался, как кажется, только в ГДР, но не в Федеративной республике.)
Новую музыку, существование которой зависит от веры в непрерывность хода искусства, нельзя вытеснить без остатка до тех пор, пока обвинения в варварстве будут стыдиться. Но она ни в коем случае не элитарна, поскольку никого не исключает из кругов своих сторонников и не обладает нелегитимной властью: власть на радио — отчасти фикция, так как существование в ночных программах призрачно, отчасти же эта власть оправдывается тем, что оперирование с «уровнем включения» достаточно произвольно и что даже в той культуре, которая в первую очередь исходит из понятия «общественной пользы», ещё не полностью исчезает убеждение, что нечто должно делаться и «ради него самого», не оглядываясь на публику, а следуя внутренним закономерностям развития.