• пространство для разговора о новой музыке и культурном процессе вокруг неё
Два взгляда на камерную оперу
текст Екатерины Вербицкой
В Казани подводят итоги первой оперной лаборатории KazanOperaLab: на сцене театра драмы и комедии им. Тинчурина показали спектакли «1+6» Ляйсан Абдуллиной и «Бледно-голубая точка» Ильдара Камалова
Фото Рината Назметдинова
В Москве уже прошел второй сезон «КоОПЕРАции», а почти параллельно в Казани стартовал подобный самостоятельный проект KazanOperaLab, организованный Фондом Sforzando во главе с Данияром Соколовым. После года работы в казанской оперной лаборатории выпустили три спектакля: премьеры камерных опер «1+6» Ляйсан Абдуллиной и «Бледно-голубая точка» Ильдара Камалова прошли в начале февраля, а «Минем Такташ» Ильяса Камала покажут этой весной. В отличие от первой московской лаборатории, в Казани объединились композиторы, драматурги, режиссеры и художники.
Две только что созданные камерные оперы, идущие подряд в один вечер, позволяют понять, как молодые авторы работают в этом жанре. Они смотрят на него через призму прошлого века с комплексом штампов и условностей, но не боятся и поиграть в него, отбросив всякую серьезность.
Сюжеты первых двух камерных опер иллюзорные и фантастические. В либретто Павла Полякова оперы «1+6» Председателя некоего острова достают жалобы и безделье его жителей; за помощью он отправляется к местной ведьме Сметанихе, которая дает ему зелье ото всех бед. На следующее утро Председателя встречают шесть клонов-помощников, которые берут его жизнь в свои руки. В «Бледно-голубой точке» действие происходит в игровом пространстве: персонажи-клоуны разыгрывают сценки о ненависти, алчности и жестокости (как обозначено в программке, за основу взят сюжет «Человека, который смеется» Гюго), счастье и тяге к свободе. Источником либретто Сюмбель Гаффаровой и названия оперы стало послание астронома Карла Сагана о Земле.
«6+1» на первый взгляд представляется серьезной партитурой, но в то же время внутри нее есть насмешка над оперой как таковой: на это работает музыкальный язык, наполненный цитатами и аллюзиями на классические сочинения. К примеру, вывернутое — разобранное и затем собранное заново, с узнаваемыми контурами, но иной серединой —масленичное гулянье из «Петрушки», намеки на сцену с курантами из «Бориса Годунова» (вместо колоколов — тарелки на ударной установке), измененная цитата из знаменитого дуэта из «Дон Жуана». Но они не завуалированы настолько, чтобы добавить какой-то необходимый оттенок и не гипертрофированы так, чтобы насмешить, – видимо, цель иная. Моцартовская цитата введена в сцене ухаживаний клонов Председателя за его возлюбленной очень явно, но эффект, на который рассчитывал композитор, не до конца понятен: происходит только еще большее расшатывание серьезного тона, заданного первоначально.
Вторая опера «Бледно-голубая точка» с самого начала претендует на самый несерьезный подход, называясь «клоуноперадой», но сюжет и его воплощение говорят об обратном. Философские размышления о человеке и его месте во вселенной, отсылки к художественным текстам, метафоры создают сложное художественное высказывание, которое интересно исследовать. Внутри произведения есть подсмеивания-поклоны в сторону музыки прошлого (вокализ клоунессы, качающей на руках младенца, льется песней Волховы, или похороны куклы под звуки игрушечного пианино), но это глубоко спрятано и не мешает, а лишь добавляет дополнительных смыслов. Эффектная сценография и уместная режиссура сыграли здесь совсем не последнюю роль.
Работа режиссера и сценографа делает «Точку» очень экспрессивным спектаклем — клоунские костюмы становятся связующим звеном для завершенных сцен, которые образуют единый музыкально-словесный поток. В синопсисе написано, что это просто гротесковое изображение человеческих чувств, но на деле в пяти сценках выстраивается собственный мир клоунов-детей, как будто копирующих поведение взрослых с их отношениями, проблемами и радостями. Спектакль идет от пустоты (только звучание хора и точки на экране-заднике сцены) к пустоте (снова точки), как какой-то завершенный цикл, мимолетный взгляд на жизнь маленьких существ в огромном мире.
Минимализм визуального оформления оперы «1+6» работает на тщательное вслушивание в партитуру, потому что все происходящее на сцене прозрачно, особенно если известен сюжет. Здесь властвует линейность развития событий, реакции героев практически всегда предсказуемы, если не учитывать градус актерской игры, который порой не соответствует показанному на сцене и коллажной легкости музыки. А она здесь очень разная: то выскакивают колючие прокофьевские аккорды, то проявляется льющаяся мелодия с интонациями из татарского фольклора или прыгучесть увертюры к «Вильгельму Теллю» Россини, или вальс Арапа с ударной установкой – вместе они образуют  качественный саундтрек. Но с появлением ломаных мелодий в некоторых драматических ариозо снова начинает казаться, что все всерьез. Определенную ясность вносит режиссерское решение: герои получают деревянные предметы. Лампочки, пилы и цветы появляются после создания клонов – великолепная деталь, намекающая на то, что эти (не)настоящие предметы – атрибуты сна, и все, что произошло после принятия зелья, главному герою, возможно, просто привиделось.
Одна из удачных находок оперы «1+6» — коллективный персонаж: шесть мужчин-клонов Председателя ходили стройной кучкой и если не пели одновременно, то продолжали фразы друг друга. Это, конечно, не изобретение композитора, но выглядяло свежо и добавило удивительным образом мюзикловости. Эта мюзикловость поддерживалась еще и ритмичным повторением фраз, как будто для того, чтобы завести происходящее на сцене и заставить всех вокруг плясать и подпевать. В «Точке» интересна работа с хором во вступлении к опере: голоса звучат как музыкальные инструменты, повторяя их штрихи. Но этот прием композитор не продолжает. Еще одним любопытным эпизодом в партитуре стал рэп гангста-клоуна о ненависти (в первой сцене), который отлично сочетался с оркестром.
Кажется, что камерные оперы «1+6» и «Бледно-голубая точка» не имеют ничего общего: линейная история и бессюжетная аллегория, серьезный спектакль с ухмылкой и философский балаган. Но всё же в них можно найти похожее: композиторы не ставят задачи поиска нового музыкального языка или структуры спектакля. Они пробуют, делают для себя открытия и, что важно, с самого начала находятся в диалоге с режиссерами и художниками, поэтому в итоге получается цельный спектакль, где все элементы связаны между собой. В каждой из опер есть заигрывание с традицией, по-разному преподнесенное, и то, как это реализуется, составляет интерес для слушателя. Придумать новое — это одно дело, а работать со старым так, чтобы это было ново — совершенно другое.