эссе
20/07/2021
VIII Санкт-Петербургский ежегодный международный фестиваль новой музыки reMusik.org:
по следам фестиваля
текст: Сергей Железнов, Анна Меркушева, Елизавета Голева
Весной этого года в Санкт-Петербурге в очередной раз прошёл крупнейший в России фестиваль новой музыки reMusik.org. Своими впечатлениями о концертах фестиваля с читателями Stravinsky.online поделились студенты Смольного университета.
Konus Quartett (Швейцария). Фото: Яна Шестовских
Сергей Железнов
Мерцания звуков
В рамках VIII Санкт-Петербургского международного фестиваля новой музыки reMusik.org в Доме Радио выступил швейцарский KONUS QUARTETT, представив музыкальные премьеры сочинений композиторов разных стран.
Концерт 27 мая начался традиционно в девять вечера, но ещё до выхода на сцену квартета, атмосфера стала непривычной – Дом Радио утратил свою сакральность. Завсегдатаев цитадели мистериальности и загадочности потеснили новые люди. Многие громко удивлялись уже обыденным потемкам во всем здании, светили фонариками телефонов (их надо было сдать в шкафчик!) в программки и даже аплодировали между произведениями! Привычная организация концертов дала сбой и вдруг оказалось, что за пюпитрами не метафизические существа, одаряющие нас звуками, а вполне мирские саксофонисты в красных носках и черных футболках. Возможно, именно из-за этого казалось, что вся программа построена из музыки, в которой есть конфликт.
Швейцарский KONUS QUARTETT играет самую актуальную музыку: 2 мировых премьеры и 4 российских. Произведения от мэтров современной музыки (но малоизвестных в России) Юрга Фрэя и Лукаса Ниггли до более молодых композиторов Иоанниса Анжелакиса и Олега Гудачева.
Открыли концерт премьерами: ΔΥΟ (в переводе: два) грека Иоанниса Анджелакиса и Plasticites I, II (Пластичность) швейцарца Антуана Шессе. В обоих произведениях драматургия выстроена на контрасте разных по своей природе тембров. В первом случае — это человеческий голос и звуки саксофона, а во втором — всё те же инструменты и электроника.
Из-за обилия современных приёмов звукоизвлечения в процессе слушания можно заметить много интересного: голос маскируется под саксофон, а саксофон имитирует дыхание; человеческий и инструментальный тембры то проникают друг в друга, то чётко разделены. Следующей в программе прозвучала вещь швейцарца Юрга Фрея Memoire, horizon (Память, горизонт), написанная в 2013-14 годах. За 30 минут произведения KONUS QUARTETT вместе с композитором ведут нас от отдельных протяжённых звуков и вслушивания в череду элементарных аккордов и малейших изменений в них к мерному, почти хоральному движению всё тех же аккордов. И это движение звучит как светлая грусть и скорбь. В этой части привычная завсегдатаям Дома Радио сакральность вернулась в зал и разлилась по воздуху, но так и не разрешилась в финальную тонику.
Если Фрей отсылает нас к будущему, то произведение Олега Гудачева говорит о сегодняшнем дне. Саксофоны здесь звучат как перегруженные колонки с истошным фруллато, будто алармируют об опасности, а из колонок слышится металлическое лязганье. В наушниках у музыкантов явно что-то звучит, но что – мы не узнаем и можем только фантазировать на эту тему. Появляющийся в в последние секунды музыки консонанс, а за ним робкая, но чистая нота в верхнем регистре оставляют слушателя с чувством светло надежды.
Перед финальным произведением 2006 года Oe for evan Лукаса Ниггли квартетисты и квартетчики поднялись со стульев и убрали их подальше от себя, расправили плечи и начали напористо играть звуковой кластер, крутясь и вертясь в разные стороны. Эффект получился во всех планах интересный: визуально - этакий джазовый квартет, зажигающий на эстраде, в звуке – мерцающий плотный кластер. Вдруг кто-то начинает играть в быстром темпе и все его подхватывают, но такой эффектный финал – отличный кураторский ход в общей драматургии вечера.
Ансамбль C Barré (Франция). Фото: Яна Шестовских
Телесность в современной музыке
В последний день весны французский ансамбль C Barré первый раз за год выступил оффлайн в Екатерининском собрании. Из 12-ти человек приехали только шесть, создав секстет с нестандартным составом: кларнет, саксофон, кнопочный аккордеон, мандолина, гитара и арфа. У каждого инструмента яркие исторические маркеры (джазовый саксофон, барочная мандолина, народный аккордеон, и так далее), что открывает для композиторов очевидный путь игры с эпохами, стилями и жанрами. Конечно, они не ходят простыми путями, а углубляются в атомы звука и возможности инструменты.
Каждое из восьми произведений разрабатывает собственную тему, будь то время как таковое, зима и холод, переходы от бодрствования ко сну, притяжение и отдаление.
Зачастую на лабораториях, в которых все работают независимо друг от друга и разрабатывают совершенно разные темы, возникает локальное коллективное бессознательное, которое потом проходит сквозным сюжетом через весь показ. Сюжетом нашего концерта и этого текста стало тело и телесность.
Однако в Chronoclasm II Натальи Прокопенко никакой телесности не чувствовалось. Мы слышим вполне академические приемы звукоизвлечения (за исключением игры смычком на арфе), которые складываются в причудливые ландшафты, вызывая ассоциации с полотном С. Дали «Постоянство Памяти».
Всё же вернёмся к телесности: гитарист надувает воздушный шарик и вписывает его в резонаторное отверстие. Реми Ребер делает это с таким усердием, что правильней было бы сказать: гитарист впихивает шарик в розетку гитары. В финале шарику предстоит лопнуть и главная интрига - как это произойдет? Так, как гитарист пошел в нашу сторону с шариком, ходят актеры первого курса на первой паре по актерскому мастерству. Хотя часто дело не в актере, а в плохой режиссерской задаче. Но вот Реми Ребер наконец остановился и посмотрел в зал, а позади него оставшиеся музыканты пытаются громко вздохнуть, изображая страх и ужас, тем временем гитарист не без нарочитой театральности достал иголку, что «повергло в ужас» остальных музыкантов. Однако вопреки всеобщим ожиданиям шарик всё же остаётся невредим.
Исполнение произведения Микеля Уркиса Натальей Корсак хочется описать через аналогии с живописью. Тут вам и Моне (в третьей части все тремолируют, запечатлевая ускользающее), и японская живопись (вторая часть, на глиссандо и по-восточному специфическим звукоизвлечением струнных). Но где телесность? Да гитарист сломал приклеенный к ногтю медиатор! Я вообще не знал, что они (гитаристы) так делают (приклеивают). Да и вообще в произведении много пиццикато, как тут не заболеть пальцам от такого напряжения. Но самой интересной оказалась вторая часть, где в японскую атмосферу неожиданно вклиниваются гитарные риффы дикого запада и это такая переломная точка, после которой японскость начинает раскладываться и мутировать.
В преобладающей тишине, конечно, происходит, много всего интересного. Вдруг ты осознаешь, что если пошевелишься, все на тебя обратят внимание, а если покашлять, так и выгнать могу! В общем, телесность, как она есть. У Елизаветы Згирской она получилась драматизированной. Резкие снятия с форте заставляют судорожно думать, почему пауза вообще возникла и искать, кого же выгнать из зала. Хорошо, что к концу произведения прочная конструкция смены форте на тишину размягчается, становится тягучей, а в финале все разными способами издают шорохи: шаркают ладонями по струнам, открывают мех без звука, и без него же дуют в кларнет и саксофон. Идея общего дыхания, конечно, тоже про телесность.
Когда возникает голос – мы всегда чувствуем присутствие человека, даже сильнее, если бы его видели, но не слышали (как минимум вспомним Платона, читающего лекции за ширмой). И вот Фредерик Паттар создает такой музыкальный театр на текст Поля Верлена. Мотивация – аккомпанирование поп-музыкантами с плохими голосами самим себе, поэтому он трио (да, двум музыкантам можно было отдохнуть) превращает в секстет. Можно предположить, что многое (если не все) в музыке зависит от смысла слов, а не их фонетического звучания. Что-то шепчут и играют пиццикато, что-то пропевают и наигрывают мелодии. Если хорошо записать и добавить многоканальный звук, то может получится неплохой радиоспектакль. А ведь сегодня его почти никто не делает!
В финале была эффектная и запоминающаяся Перформанс-пьеса Егора Савельянова. Время от времени все связываются друг с другом белыми веревками, играют на них смычками, и мешают своему напарнику играть на его инструменте. На арфистку никто не посмел накручивать веревку, а вот к струнам арфы – пожалуйста. А дирижера решили просто привязать к комнатному растению. Время от времени сыпятся гильзы на пол. Зачастую привязывание веревки фикция, её просто нет. Музыкант кладет её край себе на ногу или плечо и продолжает играть. Единственное, что действительно было хорошо – это игра мандолинистки и гитариста на веревке, привязанной к струнам арфы, объективно сложно физически из веревки издать звук смычком!
Vacuum Quartet (Россия, Москва). Фото - Яна Шестовских
Анна Меркушева
DO YOU SEE WHAT I SEE?
27 мая в Шереметьевском дворце в рамках фестиваля reMusik.org выступил Московский Vacuum Quartet. В программе концерта были премьеры сочинений участников образовательного проекта «Композиторские курсы», а также произведения их более опытных коллег – Дмитрия Курляндского и Дарьи Звездиной.
В первую очередь, слушатели могли оценить результат совместной работы опытных исполнителей и молодых композиторов. Пока музыканты исследовали текст, авторы имели возможность лучше понять свои методы высказывания и их доступность. Такой вид работы вполне способен искоренить скептицизм по отношению к современным композиторам, которые, как может показаться, задумываются больше об уникальности приемов, нежели о самой сущности музыки.
Первой премьерой в программе была Picana для струнного трио и лайв-электроники итальянского композитора Луки Валли. Приблизиться к пониманию концепции сочинения помог, как ни странно, словарь. Пикана – это электрошок, созданный исключительно для пыток. Таким образом, слушатель оказывается свидетелем этих антигуманных практик. Инструменты были уложены на стол и препарировались: с помощью подёргиваний тонкой металлической пластины получался звук, имитирующий проходящий сквозь человеческую кожу электрический ток. Эффекты лайв-электроники с помощью педалей накладывались на снимаемый звук трио и контролировались самим композитором, сидящим за режиссерским пультом.
Фаворитом среди прозвучавших в тот день сочинений стал Rhombos «Study for motion and resonance» Амира Халифа. Здесь музыка пыталась быть понятной. Сонористические приемы как в «Плаче по жертвам Хиросимы» Пендерецкого, динамические волны от плотнейшего forte к еле заметному piano, скрежет, паузы – всё это создавало атмосферу туманного Сайлент Хилла. Под конец же слушателей ожидало, возможно, самое страшное пиццикато в их жизни – будто маленькие жучки лезут в уши и внутри черепа ломаются их крошечные хрустальные кости.
Именно в этом сочинении квартет раскрылся как очень живой и подвижный «организм». Экспрессия в движениях и поведении музыкантов сначала насторожила, потом пришлась по вкусу, а затем стала неотъемлемым элементом общей эстетики. Смотреть в дальнейшем, как Глеб Хохлов (первая скрипка) становится на цыпочки с переходом в верхний регистр и почти падает вперед при резком сбросе партии оказалось весьма увлекательно.
Похожее по атмосфере и приемам сочинение представил Хаотинь Юй. Из-за крайнего pianissimo начало его композиции «after Xin Qiji III» было невозможно отследить. В произведении была и партия для голоса: прикрывая ладонями рот, альтист издавал такой звук, будто кричал, но крик, точно упакованный в полиэтилен, не имел должной силы. Впоследствии этот звук постоянно всплывал в пьесе, но уже в исполнении инструментов – те будто постепенно обретали обертона человеческого голоса. Композиция исчезла так же как и появилась, но оставила полное ощущение законченности вместе с приятным впечатлением от исполнения.
«Эпицентром» концерта выступила пьеса «Блуденц» из цикла «Карты несуществующих городов» Дмитрия Курляндского. Премьера этого сочинения состоялась еще в 2014 году, поэтому воспринималось уже как что-то одобренное временем. Пьесы о разных городах – Париже, Санкт-Петербурге и действительно несуществующем Арглттоне – написаны для разных составов, поэтому было весьма интересно столкнуться с топографическим исследованием маленького австрийского городка традиционным струнным квартетом. К составу прибавились лишь пара маленьких музыкальных шкатулок и скрепки. Лучше всего атмосферу слышимого передают слова самого автора о том, что процесс восприятия похож на вглядывание в темноту: «пока глаза привыкают, формы объектов появляются в пространстве». Собственное дыхание казалось громче игры квартета, вслушивание было сверхтщательное, потому что было страшно потерять какую-нибудь особенную ноту, которая бы чуть больше рассказала о городе.
Ансамбль «Галерея актуальной музыки». Фото: Андрей Папенин
Елизавета Голева
Play that GAME: ассоциации с ГАМ-ансамблем
Вводные:
Галерея актуальной музыки (ГАМ) – ансамбль, созданный в 2010 году композитором Олегом Пайбердиным. В репертуаре ансамбля – произведения классиков отечественного и зарубежного авангарда XX века.
Я – слушатель, нечасто выбирающий современную академическую музыку.
Одно и то же дело можно делать разными способами. Варить кофе по-восточному или заваривать дрип, вкручивать саморез отвёрткой или шуруповёртом, говорить одновременно или одновременно. Воспринимать музыку и писать о ней есть миллион способов. Это называется подход, каждый нащупывает свой. В случае с концертом ГАМ-ансамбля я решила немного сжульничать и сделать простую вещь – поймать и зафиксировать свои ассоциации от услышанного. Они субъективны (бывает ли иначе в подобных материалах?), просты, коротки. В программе значились сплошь мировые премьеры композиторов Майлза Фрайдея, Романа Пархоменко, Костаса Зисимопулоса, Кевина Кея, Олега Пайбердина, Дмитрия Мазурова.
Вот несколько вспышек из этой игры в ассоциации:
1. Зима, ночной перрон, электричка то ли уже ушла, то ли нескоро будет. Снежинки падают на трансформатор, провода гудят. Где-то вдалеке шебуршатся локомотивы, какие-то рабочие машины. Позёмка. Безлюдно. Электрогитара, виолончель, саксофон, синтезатор, примочки, вибрации, «подвешенные» дрожащие звуки. Почини моё сердце. Умиротворение. Обрывки песен, немного не по себе. Где-то звонит телефон [не в зале, в музыке]. Звук летящей палки.
2. Другой строй (буквально перестроились в перерыве). Ассоциация с триадическим балетом – яркие квадратики и кружочки. О, студёный лес. Что-то, что представляет среднестатистический слушатель, когда говорят «современная пьеса» (ой, не бейте).
5. Свет приглушили, минимум света на сцене. Тело, висящее в пустоте-те-те-те-темноте-те-те-те-тело. Лёгкий свист, так звучит ночь. Сон, начинается сон, проявляется. Сон теплится. Что происходит вокруг, когда спишь? Что происходит в комнате?
7. Обычный свет. О, поинтересней, вяло заводится мотоцикл, мимо проехала заниженная девятка с модной музыкой, о, инопланетяне, мартышки и ревущий слон, балканский оркестр заело, инопланетяне, вечеринка моторейсеров, свет дрожит, помехи [как у] оф порселейн, ангельское эхо, заглушаемое [не помню чем, всё вдруг кончилось]
Это была напряжённая игра, но аплодировала я искренне. При всей сложности и непонятности прозвучавшего, совершенно бесспорно и очевидно качество ГАМ-исполнения. Музыканты играли азартно, ансамбль акустических инструментов и электроники выглядел идеальным комбо – в смысле мастерства, артистичности, командной работы. Слышно, что люди не просто много играют вместе, но делают это с радостью и удовольствием. Ещё я заметила, что в зале было несколько детей и ни один из них не начал капризничать и проситься вон, им было интересно! По моим наблюдениям детям вообще нравятся современные композиторы. Что касается музыки – мне было хорошо с номером 5, неплохо с номерами 1 и 7, трудно с остальными. Но кто сказал, что со мной как со слушателем было легко? Будем считать, что этот концерт мы сыграли вничью, так что, наверное, нужна ещё серия матчей.