Где-то полгода назад я много занимался поиском звуковой идентичности Москвы. Ездил по городу, слушал, записывал. Архив на Google-диске быстро заполнялся записями трансформаторов, гудящих проводов, поездов, колоколов ХХС и прочих sound marks нашей необъятной столицы. Я пытался понять, как это воздействует на устройство слуха московских жителей, что является для них привычным, а что удивляет.  

И конечно, я задавался вопросом, может ли это влиять на синтаксис моей музыки? Могу ли я конструировать свой синтаксис, основываясь только на этом опыте?  
Могу ли я создавать музыку, используя только полевые записи? 

Перенесенные в результате депрессия и творческий кризис, несомненно, пошли мне на пользу.  

Безусловно, я очень продвинулся в понимании механики собственного слуха, поведения звука в пространстве, технических нюансов записи в полевых условиях, способов мастеринга и т. д. Но чем больше я увлекался конструированием этой своей новой идентичности, тем яснее понимал, что на самом деле моя идентичность очень далека от выражения такими средствами. Я изучал работы других музыкантов, работающих с field recordings, и оставался к ним равнодушен. А сделать что-то принципиально другое, близкое себе, не позволял материал.  

Да, я продолжал восторгаться звуками трансформатора, но передать свое переживание этого звука обработанной записью не мог. А попытки избавиться от внесения в композицию традиционно “музыкальных” звуков и структур превращали все в искусственно сгенерированный звуковой ландшафт, который ничего не сообщал даже мне самому. 

Чем больше я избавлялся от обаяния идеи, тем мрачнее я смотрел на результат.

Идея была конъюнктурно удачной и носилась в воздухе. 

Многие искали и ищут, что можно сделать с московским пространством, как обжить и осознать его. 

Но я-то маргинал. Сколько себя помню, мои попытки влиться в коллективную повестку дня заканчивались провалом. 

Осознав это, я наконец успокоился. 

Чему меня научила эта история?   

Во-первых, я наконец действительно перерос попытки идеологизировать то, что я делаю. Любая попытка навязать своей музыке объяснительный нарратив (последствия советской концепции о том, что искусство должно говорить о разумном, добром, вечном) связывает меня по рукам и ногам, делает заложником этого нарратива. Заниматься искусством, или объяснять искусство - выбирать приходится что-то одно.

Во-вторых, я стал прислушиваться к собственной идентичности. Есть множество прекрасной музыки, которую я с удовольствием послушаю, но сам не напишу, потому что по-другому устроен. Нельзя стать чем-то иным, просто по-другому назвавшись. 

Ну и в третьих, я окончательно избавился от обаяния “актуальности”. Нет смысла думать о том, насколько твоя музыка попадает в какой-либо контекст, она в любом случае куда-то попадет. 

Основное удовольствие быть маргиналом — это быть собой здесь и сейчас. Не быть инструментом какого-либо нарратива, не чувствовать себя зажатым рамками собственных или чужих идеологических запросов, просто осознавать себя и свой эстетический выбор в момент времени в настоящем.

Теперь я гуляю и с ещё большим удовольствием слушаю звуки разных трансформаторов, так как понимаю, что это ни к чему меня не обязывает.